Информативное интервью...
Тегеранский треугольник: США, Россия и иранский атом
http://rian.ru/analytics/20060309/44098020.html
Несколько слов о нашем собеседнике. Академик РАН
Виктор Михайлов – директор «Института стратегической стабильности» Минатома России, научный руководитель Российского Федерального ядерного центра – ВНИИ экспериментальной физики, лауреат Ленинской и Государственных премий СССР и РФ, министр Российской Федерации по атомной энергии с 1992 по 1998 год. Академик Виктор Михайлов дал интервью военному обозревателю «РИА Новости» Виктору Литовкину.
-Вас, Виктор Никитович, специалисты называют одним из создателей атомной энергетики Ирана. Знаете ли вы о том, что представляет собой сегодня ядерная промышленность этой страны, в каком состоянии она находится?
-То, что я смогу сказать, с удовольствием сделаю. При Михаиле Горбачеве мы подписали протокол с Ираном, где были предусмотрены несколько направлений сотрудничества. Одно из них - строительство атомной электростанции. Подчеркну, это было не соглашение, а только протокол, который предусматривал строительство двух реакторов средней мощности.
-Средняя мощность – это сколько мегаватт?
-Под средней мощностью принято считать энергоблок в 400 мегаватт, а большие мощности – это 1000-15000 сейчас появляются. Здесь мы собирались строить блоки мощностью в 600-700 мегаватт. Протокол от Советского Союза подписал Михаил Сергеевич. Так что я не был инициатором этих работ. А вот исполнительным органом с нашей стороны назначался Минсредмаш, который Горбачев потом переименовал в Минатомэнергопром – Министерство по атомной энергетике и промышленности, а затем уже Борис Николаевич Ельцин назвал наше министерство, которое сейчас находится на территории России, в Минатом – Министерство по атомной энергии Российской Федерации.
Я не случайно заговорил об этих переименованиях. Дело в том, что военная часть Минатома всегда полностью находилась на территории РСФСР и после распада СССР, естественно, оказалась в наших руках. А гражданской тематикой занимались и в других республиках – на Украине, в Средней Азии. Там находились некоторые заводы, горнодобывающие комбинаты. Процентов двадцать от всего ядерного комплекса. И когда я стал первым министром России по атомной энергии, это был 1992-й год, то выяснил, что где-то пятую часть своих сотрудников мы потеряли. А это не много – не мало, а 200 тысяч человек, уникальных профессионалов, которые остались за пределами нашей страны. И большую половину из них я, будучи министром, перетянул в Россию. Понимал, что и сам мог бы оказаться на их месте, если бы работал, к примеру, в Мангышлаке, на ядерной опреснительной установке.
REGNUM
Блокада Приднестровья - "отвлекающий маневр накануне вооруженной агрессии"
Героя сериала "Грозовые ворота" разыскивает военкомат
Зампрокурора сбил насмерть пресс-секретаря мэрии
Российских олигархов подсчитали: питерских нет
Но вернемся к взаимоотношениям с Ираном. Я, конечно, хотел с ним сотрудничать. И в первую очередь, потому, что людям, работающим в нашем министерстве, надо было платить зарплату, а ее взять было не откуда. Вы знаете, какая ситуация была в начале девяностых годов прошлого века. Правда, на Тегеран мы обратили свое внимание не сразу. Большую часть времени на посту министра я проводил в западноевропейских столицах, в США, предлагая сотрудничество именно им. Но очень быстро убедился: у них существуют двойные стандарты в отношении к России. То, что они позволяют себе, нам не разрешают ни при какой погоде. Даже обвинили нас в демпинге за то, что мы продали им, а это было во времена СССР, порядка 10 тысяч тонн природного урана по слишком низким ценам.
-Купили по низким ценам и зам это обвинили в демпинге?
-Именно так. Тогда министром был не я, а Коновалов и Рябьев, это при них было. Я никогда не разбирался, кто именно продавал. Но меня крайне удивило, что США повели против нас антидемпинговую компанию из-за этого. Мы доказывали, что никакого демпинга нет, что мы продали им уран по ценам, которые чуть выше его себестоимости в России. А они взяли за основу канадские цены. Я им говорю: «Помилуйте, парни. Конечно, канадские зарплаты, канадское оборудование и себестоимость добычи урана там раза в два-три выше, чем у нас. Но при чем тут демпинг?» Но они даже слушать меня не хотели. Я понял, что они просто не хотят с нами сотрудничать. Отсюда и разные придирки.
Главное для них – защитить свой рынок от проникновения туда конкурентов. И делают это с такой настойчивостью, что им стоит даже позавидовать. Нам даже пришлось с ними судиться, чтобы доказать свою правоту, продавать на мировом рынке не только природный уран, но и услуги по его обогащению. Для атомной энергетики требуется небольшое обогащение по изотопу урана-235. В природном уране его находится всего 0,7 процента. Именно изотопа-235. А основная масса – 99,3 процента там урана–238. Он в энергетике практически не применяется, потому что он делится очень быстрыми нейтронами, а работать на спектре деления, то есть на сравнительно медленных нейтронах или, тем более, на тепловых – у него не получается. Нужен 235-й, он делится прекрасно.
Его нам и запретили продавать. И, конечно, у нас появились большие трудности. Мы по 2-3 месяца не платили заработную плату рабочим, который работают в очень ответственных производствах, в том числе и в наших федеральных ядерных центрах. Это города Саров и Снежинск, в Нижегородской и Челябинской области, известные всему миру. Мне очень тяжко было быть министром в такое время. Как выжить? Я пошел к президенту Ельцину, спрашиваю: «Как же так получается, Борис Николаевич? Где же деньги государственные?».
Он говорит: «Если тебе нечем платить, выходи на экспорт». Так появился контракт «ВОУ-НОУ». Именно с этой целью, чтобы спасти ядерную промышленность России. Сегодня говорят, что его можно и прекратить. Но мне возражают: «Как это прекратить? Это же межправительственное соглашение?». Я отвечаю: «Точно также, как американцы вышли из других наших договоров, когда они стали им невыгодны».
-Вы имеете ввиду Договор по ПРО 1972 года?
-Именно. Тем более, что он более ответственный, чем «ВОУ-НОУ». В первом случае речь идет о мерах по укреплению безопасности государства и о взаимном доверии, а «ВОУ-НОУ» - это чисто коммерческая сделка.
-Среди наших читателей не все специалисты в ядерной промышленности. Не могли бы вы объяснить, что такое контракт «ВОУ-НОУ»?
-«ВОУ-НОУ» расшифровывается, как перевод высокообогащенного урана в низкообогащенный. Мы на своей территории переводили высокообогащенный уран, который используется в ядерном оружии и остается от демонтажа этого оружия, в низкообогащенный, который используется в атомной энергетике. И низкообогащенный, как топливо, доставляли в США.
-500 тонн?
-Да, 500 тонн. Это общая цифра. Контракт должен закончиться в 2013 году, от него не так и много осталось. К 2005 году мы только половину сделали. Кстати, из этих 500 тонн 150 тонн – остатки от ядерного оружия, которое мы вывезли с Украины и Казахстана. Мы им платим за него. У нас существует соглашение, по которому их специалисты контролируют демонтаж этого оружия, и мы им платим за него. При распаде Союза оно стало собственностью этих стран, но они обязаны были расстаться с ним, передать России, как единственной ядерной державе на постсоветском пространстве. Но не просто так, а за деньги. Я сказал: «Мы заплатим, если будем продавать уран из боеголовок. А без этого, чем я заплачу»?
Они спрашивают: «А по какой цене заплатите»?
Отвечаю: «По той, по какой продадим».
И из этих 500 тонн, чтобы вы знали, об этом я, может быть, впервые говорю, 150 тонн было не нашего материала. Мы за свою работу, за то, что переводим оружейный уран в низкообогащенный, а это не простая операция, не то, что сахар размешал и развел в стаканчике с чаем, нет-нет, берем деньги. Тут нужно привести в порядок и изотопный состав, и просто химический состав, потому что присадки есть всякие, которые для оружия требуются, а для атомной энергетики не подходят. К тому же, мы не хотели, чтобы наши секреты, как делать оружие и оружейный уран, никак не расползались. Это все потребовало больших сложных и трудоемких технологий.
Мы, конечно, сказали украинцам, что за это мы с них возьмем соответствующие суммы. И договорились, как с Украиной, так и с Казахстаном. С Украиной, кстати, уже давно за уран рассчитались.
-Но в Верховной Раде утверждают, что это не так.
-Все так. Просто они хотят, чтобы мы им и за плутоний заплатили. Но мы его не продаем. Есть еще вопрос, как считать стоимость ядерного оружия. Мы считали его по себестоимости. Мы с Киева брали за разборку боеголовок и за уран-235. Платили, как за низкообогащенный, за то, что продаем. Высокообогащенный уран заметно дороже, чем низкообогащенный. Но его нельзя продавать, это запрещено соглашением о нераспространении ядерных технологий. Мы даже американцам его не могли продавать, потому что мне невозможно проконтролировать, что он пошел по мирной цепочке. Больше того, я вам скажу, они хотели, чтобы у них разбавляли высокообогащенный уран..
-Кто хотел американцы или украинцы?
-Американцы. Мы предложили: давайте сравним технологии. Пригласили группу экспертов – американских и российских. Они проанализировали их технологию и нашу, согласились, что наша по себестоимости в два или в три раза дешевле и качественнее. И пришли к выводу, что в России делать это целесообразнее. И мы стали его у себя разбавлять. «Разбавлять», это, конечно, условное определение, точнее надо говорить «переводить в стандарты топлива для атомных станций». Там обычно используется процент содержания изотопов 235 где-то 4-5,6, а вооружении – высокообогащенный. Таким называется все, что находится выше 20 процентов содержания изотопа уран-235.
Но по соглашению с американцами мы переводим 90-процентный уран в низкообогащенный. Есть свои технологии, есть свои сложности, трудности, но это для нас рентабельное производство. И в части прибыли, которую мы получали от продажи своего урана и урана Казахстана и Украины. За который с ними расплачиваемся. Украине платим топливом для их атомных электростанций. И полностью рассчитались.
А то, что не рассчитались за плутоний, то я вам скажу – мы его хранить еще должны. Его нельзя продать, это будет нарушение договора о нераспространении ядерных технологий. Я не могу это делать. Это только американцы могли делать. Они в пятидесятых годах продали Ирану килограмм плутония. Они вообще около 10 килограммов плутония продали другим странам.
Конечно, из килограмма плутония оружие сделать нельзя, он, видимо, предназначался для научных исследований. Очень интересный материал, которого нет в природе, который делится прекрасно…
-Где-то я читал, что из килограмма плутония все-таки можно сделать ядерный заряд.
-Это не так. Научные исследования, да и практика показали, что критическая масса 90-процентного урана-235, при которой возможна цепная реакция – это 50 килограмм. А плутония для этой цели необходимо 10 килограмм. Дальше уже - вопрос изобретательства и секрет оружия.
-Получается, по вашим словам, что американцы уже продали 10 килограмм плутония, как раз для того, чтобы из него можно было сделать ядерную бомбу.
-Они разным странам продали плутоний, а не одной стране. Нет, я не думаю, что они могли в том виде продать, из которого можно сделать бомбу. Мы не знаем точно, в каком виде они его продали – окись или закись урана. Это было сделано для научных исследований. Ирану тоже для этой цели. У США были прекрасные отношения с шахом. Это одна из причин, почему иранский народ невзлюбил своего правителя, так как за его спиной американцы стали навязывать им свое представление о демократии. А это для персов, культура которых насчитывает тысячелетия, - нож к горлу.
-Наверное, необходимо учитывать и исламский фактор.
-Конечно. Мало того, что Иран внес заметный вклад и в общее развитие человечества, в его культуру, науку, которая существовала еще тогда, когда США и в помине не было, у них развился свой менталитет – все это надо учитывать. А не навязывать то, что собралось, как солянка, за последние 250 лет. Они и мне пытались навязать свои представления о том, как надо работать. Говорили, что это очень полезно России. Я им ответил: «Если мы напялим на себя вашу рубашку, ваше понимание всего этого, то у нас она лопнет на груди. Мужик вздохнет-выдохнет, и нет вашей рубашки». Нельзя лезть со своим уставом в чужой монастырь. Но они этого не понимают.
-Вернемся к Ирану.
-С Ираном мы заключили договор о строительстве атомной станции с двумя блоками по 1000 мегаватт. Сначала один собирались строить, потом договорились о двух. В Бушере, на берегу Персидского залива. И другое соглашение мы с ними заключили – о сотрудничестве в области мирного использования ядерной энергии. Там и ускорители были, и рудное обогащение, и обогащение изотопное, о чем сейчас очень много говорят, и исследовательские реакторы мы хотели там строить... Надо сказать, что я был в Иране, уже где-то в 1993-1994-м году, когда мы заключали эти договоры по линии правительства, и видел прекрасные реакторы, где они получали изотопы радиоактивных элементов для медицины, для сельского хозяйства. Их им построили в свое время американцы. Я видел прекрасные генераторы на 14 мегаэлектронвольт. Это очень быстрые нейтроны, которые получаются только в реакторе термоядерного синтеза тритий плюс дейтерий. А спектре деление, как обычно, энергия нейтронов в среднем где-то один мегавольт. Такие генераторы им поставила тогда ФРГ.
-«Сименс»?
-Я не знаю, «Сименс» или нет. Но генераторы прекрасные. У США была договоренность с шахом о постройке 20 атомных станций. И «Сименс» начал это строительство. Мы видели два корпуса, которые они возвели. Прекрасные корпуса, строительство бетонных конструкций замечательное, изучили все площадки.
Вначале иранцы предложили построить АЭС на севере страны. Но когда мы изучили эту местность, проанализировали геологическую структуру, увидели, что там сейсмичность очень большая, и посоветовали им отказаться от такого проекта. Тогда они нам предложили начать с Бушерской станции. Сейчас она практически готова, топлива только нет. Есть и другие небольшие недоработки. А оборудования для АЭС у них было очень много. «Сименс» оборудование все или почти все оставил. Правда, нам пришлось его заново аттестовать, оно с 1979 года там пролежало в непотребном виде.
Мы очень большую работу провели по сертификации этого оборудования, по отбору, что мы можем применить, что нет. Мы провели большую работу по доработке бетонных конструкций, потому что наши геометрические параметры не совпадают с немецким, и нам пришлось что-то дорабатывать, а это достаточно сложная вещь. Мы все это сделали.
А перед этим предупреждал американцев. Если вы так будете относиться к нам, как сделали с демпингом, если вы не хотите заключать с нами соглашение по мирному сотрудничеству в области использования ядерной энергии, если вы не хотите возвращать нам природный уран, который накапливается от реализации контракта «ВОУ-НОУ», его еще иногда называют мегатонным – мегатонн ядерной взрывчатки равен мегаватту электричества, то я вынужден буду идти на Восток. В Китай, в Индию. И пошел туда. Больше того, я хотел достроить «Хорогуа» на Кубе. У них там местечко такое - Хорогуа. Так же, как Бушер – это местечко Бушер, небольшой городок на берегу Персидского залива. Там жара – страшная. Нашим людям очень трудно работать.
Вот такие вещи. У нас были большие планы. Правда, по мирному сотрудничеству в области ядерной энергии, президент Ельцин работать нам запретил, а строить атомную станцию разрешил. «Давай, - говорит, - работай, если платить будут». Я ответил: «Думаю, что будут».
-Так и начались наши работы в Иране?
-Да. Они и теперь продолжаются, но уже без меня. После был министром Адамов, Румянцев, сейчас Кириенко. Он продолжает эти работы.
-Вы можете какую-то общую оценку дать, в каком состоянии сегодня находятся ядерные исследования Ирана?