Константин Крылов о приговоре Хусейну:
Ярко мужик пишет
"Тут что интересно.
Первым признаком тотального, "королевского" контроля над ситуацией является обстановка торжествующего лицемерия. Типа - король хочет казнить неприятного ему человечка. Человечка хватают и обвиняют в преступлении... против союзной королевству державы: "рыл тоннель под Берлин". Правитель соседней державы (полностью подчинённый королю) - в ярости: он требует казнить злодея. Но и сам король, разумеется, возмущён таким кошмарным коварством - "под Берлин копать". Преступника судят самым справедливым в мире судом, и приговаривают к четвертованию. Король, однако, не зверь: он обращается к суду с особым прошением о помиловании. Суд проявляет нечеловеческую твёрдость и настаивает на четвертовании виновного. Тут вдруг её высочество королева, утирая слёзы платочком, пишет письмо (образец человеколюбивой риторики): да, он виновен, но четвертование - это чудовищная жестокость, и она, как женщина, просит заменить казнь вечной каторгой... или хотя бы менее жестокой казнью. Суд настаивает на законности. Король умоляет о гуманности. Из Берлина пишут - нам и четвертования мало, сварите гада в кипятке. В конце концов достигается компромисс. По личной просьбе высочайших особ суд идёт на неслыханное снисхождение и заменяет четвертование колесованием. Тогда королева бросается в грязь у здания суда, пачкая подол: она умоляет ещё смягчить наказание. Король становится перед судом на колени, моля о милости к падшему. И железные сердца судей всё-таки не выдерживают: в последний момент колесование заменяется повешением, а то и вечной каторгой. Все счастливы.
Повторюсь: очень важно распределение ролей. Король милостив, слуги и союзники - жестоки. Всю моральную ответственность, таким образом, король перекладывает на них. "Я-то добрый, а вот псы мои - ох, лютые".
Требования же головы на блюде, исходящие прямо от Его Величества, да ещё чтобы и на именины - это отнюдь не королевское поведение. Это поведение военного вождя, диктатора, бандитского вожака "без полномочиев", которому нужно непрерывно запугивать своих и чужих, чтобы удержать положение. Он в таких случаях включает не лицемерие, а цинизм. Да, хочу голову. Отрезанную. На золотом блюде. Мне на День Ангела. Чтобы принесли свеженькую и поставили на столе среди блюд. И петрушечку в рот не забываем. "Да, вот там мы можем". И ещё - демонстративное лобызание уст палача, принесшего окровавленный кусок мяса. "Вот кто мне брат".
Поведение Штатов в девяностые было именно поведением короля, который не сомневался в своей абсолютной власти. Гиперуспешное правление Клинтона было улыбчато-белозубое, самодовольное, позволяющее себе любой "гуманизм". Ну, как в Сербии, скажем: никто, конечно, не хотел нападать на сербов, но вот обнаружилась Трагедия Сребренницы, и сердца стали обливаться кровью - как же не защитить несчастные народы, страдающие от сербского геноцида. Война тоже проходила в стиле повышенной гуманности: что вы, мы не убиваем мирных жителей, мы даже не воюем с вашей армией, мы просто пытаемся донести до вашего безумного, кровавого правительства свой месседж, мы хотим помочь ему принять единстенно правильное решение, уж извините за беспокойство. Дальше - "гаагский трибунал", специальная лавочка не под американской юрисдикцией, рассчитанная на долгое вкусное глумление под разговорчики о "гуманности" и "необходимости разобраться во всех обстоятельствах дела". Всё грамотно.
Похоже, Буш-младший на такое королевственное поведение не способен. То ли по личным причинам, то ли положение Америки изменилось: не то чтобы она перестала быть Number One, вовсе нет, но что-то такое под ногами начало поскрипывать. Отсюда, похоже, и цинизм вместо лицемерия. "Сегодня хороший день", "решение иракских товарищей воспринимаем с чувством глубокого удовлетворения". А вот союзнички и даже дворня подпёздывают про "гуманность" и "казнить нельзя помиловать". Понятно, на них гавкнут - они заткнуться. Но это симптомчик."