Советская интеллигенция и Государство

Конец вашего лета — Русская жизнь

Конец вашего лета. Журнал «Русская жизнь». //  rulife.ru

 

...Сословие - это не класс. Классы различаются по отношению к средствам производства: кто ими владеет, а кто нет, кто извлекает прибыль, а кто получает жалованье. Сословия же существуют и там, где классов нет. Это сообщества людей, отличающихся друг от друга по своему правовому положению. То есть, проще говоря, по отношению к государству, по совокупности прав и обязанностей перед ним.

...

Сословия существововали во всех среднеразвитых обществах, например, в Западной Европе. Они же существовали и на Востоке. В Московской Руси сословия тоже были, и подразделялись на «тяглые» и «служилые». Тягло было обязано платить подати и нести повинности, то есть трудиться на государство. Служилые ничего не производили, зато несли службу - начиная от военной и кончая духовной. Сословия были фактически кастами: «где родился, там и пригодился» - перейти из сословия в сословие было почти невозможно.

В дальнейшем служилое сословие стало дворянством и духовенством, а тягло - крестьянством, купечеством, мещанством.

Можно спорить, насколько это было справедливо, но общий принцип - «права связаны с обязанностями» - сохранялся.

В 1762 году Петр III - фигура вообще довольно любопытная - подписал указ «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству». Этот указ освобождал дворян от обязательной службы, давал право выходить в отставку и жить по заграницам. Освободили их и от податей. Все привилегии же сохранялись в полном объеме.
Екатерина II продолжила ту же политику, выдав в 1785 году «Жалованную грамоту дворянству», где подтвердила все привилегии, заодно и обосновав изменившуюся концепцию. Фактически было признано, что дворянство является не частью общественного организма, которая должна выполнять свои обязанности, а, так сказать, природной элитой, ради которой все общество и существует.

Почему? Потому, что дворянство в предыдущий исторический период усилилось настолько, что могло разрушить монархию или, во всяком случае, сменить конкретного монарха - не будем забывать о судьбе того же Петра III. Дав привилегии, его одновременно подкупали и делали более безопасным. «Золотой век вольности» был веком разложения дворянства. Освобождение крестьян, завершившее его историю, застало сословие не в мундире, а, так сказать, в домашних тапочках. «Никто и не рыпнулся».

Ну а теперь про СССР.

***
Советское общество тоже было не классовым, а сословным. Это и понятно. В советском обществе средствами производства не владел никто - во всяком случае, официально все было государственное. Тем не менее в обществе были четко выраженные прослойки - начиная от партаппаратчиков и кончая интеллигенцией. Которую так и называли «прослойкой», чтобы обидеть, как думала сама интеллигенция.

Советская интеллигенция должна была заниматься двумя вещами - во-первых, «науками и искусством», и, во-вторых, идеологическим обслуживанием советской власти. Проще говоря, она должна была делать ракеты и публично клясться в любви к Марксу, Энгельсу, Ленину, не говорить и не писать ничего, что противоречило бы их учению, а для пущей чистоты - ничего такого и не читать, не слушать, не смотреть. За это ее кормили. При этом интеллигент должен был еще и колебаться вместе с линией партии, своевременно меняя взгляды согласно последним установкам.

Нечто аналогичное когда-то требовалось от духовенства - безукоризненная верность не только духу христианского учения, но и «всякой букве», а также текущим задачам начальства. Но у духовенства был хотя бы сверхличный авторитет. У марксизма его не было: всесильное, потому что верное, учение отвергало религиозность как таковую, тем самым пиля под собой сук. Впрочем, не оно первое.

Так вот. Советская интеллигенция хотела от властей того же, чего хотело и получило российское дворянство от Екатерины. Оно ждало манифеста о вольности.

Что должно было быть в таком манифесте?

Интеллигенция признается привилегированным классом, советской элитой, которая никому ничего не должна, а все должны ей, потому что ради нее общество и существует. Она остается на прокорме общества и паек ее даже увеличивается. Зато с нее снимаются все ограничения - интеллигент имеет право говорить, писать, читать, слушать и смотреть абсолютно все что угодно, безо всяких ограничений. Все, вплоть до откровенно антигосударственных вещей. Чтобы никакая партийная харя не лезла в калашный ряд, где запойно читают Бродского. И напротив, мнения интеллигентов были бы признаваемы как некий абсолютный нравственный камертон. Чтоб к какому-нибудь знатному режиссеру - скажем, Любимову - ходил бы ножками председатель КГБ, долго ждал бы приема под дверью, а потом униженно молил бы его о моральной санкции на вмешательство в дела Эфиопии. А Любимов бы еще думал, осудит он такое вмешательство или все-таки не осудит.

...Все это, наверное, кажется каким-то сюром. Любитель исторических аналогий сказал бы - это как если бы Петр III в свое время дал бы вольную не дворянству, а духовенству, разрешив попам проповедовать любые ереси или даже переходить в магометанство или в атеизм, и тому же учить паству, да еще и начальство поучать, как ему жить.

Интеллигенция верила в то, что все это возможно и очень желательно. Ведь есть же место, где оно все так и устроено, думала она, дура.

Это место - «Запад». Где Свобода Слова и Можно Говорить, Писать и Читать Все, Что Хочешь.

Интеллигенция не могла и не хотела понять, что западное общество - классовое, а не сословное. Что западный интеллектуал совершенно не похож на советского интеллигента, прежде всего потому, что государство не платит ему ренту, и на прокорме у населения он не находится. Он вынужден продавать продукты своего труда - идеи, формулы, лозунги. Важно, что ему их надо продавать. Свобода слова и прочие ништяки - это всего лишь оборотная сторона свободы рынка. И что на этом рынке крупнейший покупатель - государство. Которому в силу одного этого обстоятельства совершенно не нужно что-то запрещать. Потому что «отношение тут экономическое».

 

Та же уверенность - «надолго хватит» - двигала корифеями перестроечной прессы. Толстые журналы публиковали Набокова и Платонова и выходили чудовищными тиражами. Издатели и редакторы пребывали в святой уверенности, что Набокова и Платонова хватит им надолго, а когда они кончатся, можно будет начать переводить Генри Миллера и маркиза де Сада, и всего этого добра есть лет на десять как минимум, а там подоспеет стихия отечественного творчества, которой хватит надолго, если не навсегда.

Но при этом никто не сомневался, что журналы останутся, что книжки будут стоить дорого, что интеллигенция останется на содержании у государства и что содержание это будет только увеличиваться. Потому что интеллигенция ощущала себя сильным классом - таким же, как дворянство во времена Петра III. Классом, способным разрушить государство. Классом, от которого надо откупаться и откупаться, и это будет вечно продолжаться.

 

Отрицание отрицания — Русская жизнь

Отрицание отрицания. Журнал «Русская жизнь». //  rulife.ru

 

От кошмара к стабильности — Русская жизнь

От кошмара к стабильности. Журнал «Русская жизнь». //  rulife.ru

 

Советская система была в глубоком кризисе, не только потому, что массы интеллигенции хотели перемен, но в первую очередь потому, что этих перемен еще больше хотела бюрократическая элита. То, что она дала выразить подобные настроения интеллигенции вместо того, чтобы объявлять о них самой, свидетельствует лишь о мудрости и дальновидности советских чиновников. В конце концов, те, кто формулировал политику, не несли за нее даже моральной ответственности — для этого были добровольные помощники из числа писателей, интеллектуалов, артистов и просто массовых представителей «демократической общественности», которые кричали тем громче, чем меньше понимали происходящее. К ним и все претензии.

 

Пропаганда «западничества» и «огульное очернение советского прошлого», от которых впоследствии правящие круги отмежевались, имели самое практическое значение, будучи тесно связаны с идеологическим обоснованием приватизации. Беда лишь в том, что некоторые интеллигенты, как и свойственно идеологам, восприняли собственные речи всерьез, а потому не смогли вовремя перестроиться, когда «концепция изменилась». Им, беднягам, приходится сегодня участвовать в «маршах несогласных» или выступать в двух-трех оставленных нам по милости властей либеральных изданиях.

 

Страну охватила повальная мода на историю. Заводы и фабрики стали превращать свои прежние советские названия в торговые марки. А оппозиционеры-националисты растерянно взирали на то, как власть уверенно присваивает их лозунги и идеи, не думая даже расплатиться с авторами. Унижение и растерянность националистической интеллигенции могут быть сравнимы только с такими же чувствами интеллигенции либеральной, которую выкинули за борт, не объяснив толком почему. Справедливости ради надо признать, что с последними, по крайней мере, добросовестно расплатились.

 

Сонькин: Вот у Гаспарова есть то, что называют европейским определением интеллигенции: это слой людей, по образованию, подготовке, призванных участвовать в управлении, но не нашедших места в этой среде. И они становятся не обязательно диссидентами, но во всяком случае они отстранены от власти, они ей противопоставлены. Он пишет про это в связи с вагантами, первой аевропейской интеллигенцией. А, видимо, в античности, в римской во всяком случае, они находили себе там место так или иначе. Или как администраторы, или как исполнители. Русский XVIII век, там тоже ситуция такая: Ломоносов на службе, Державин частично на службе. Наверное, это такой совсем русский классицизм, русский XVIII век в отношении интеллигенции и власти, конечно, копирует Рим. А XIX век уже из новой Европы.