Суд признал байкеров виновными в участии в несанкционированном шествии

Аппарат этот (он назывался
телекран) притушить было можно, полностью же выключить — нельзя. Уинстон
отошел к окну; невысокий тщедушный человек, он казался еще более щуплым в
синем форменном комбинезоне партийца. Волосы у него были совсем светлые, а
румяное лицо шелушилось от скверного мыла, тупых лезвий и холода только что
кончившейся зимы.
Мир снаружи, за закрытыми окнами, дышал холодом. Ветер закручивал
спиралями пыль и обрывки бумаги; и, хотя светило солнце, а небо было резко
голубым, все в городе выглядело бесцветным — кроме расклеенных повсюду
плакатов. С каждого заметного угла смотрело лицо черноусого. С дома
напротив тоже. СТАРШИЙ БРАТ СМОТРИТ НА ТЕБЯ, — говорила подпись, и темные
глаза глядели в глаза Уинстону. Внизу, над тротуаром трепался на ветру
плакат с оторванным углом, то пряча, то открывая единственное слово:
АНГСОЦ. Вдалеке между крышами скользнул вертолет, завис на мгновение, как
трупная муха, и по кривой унесся прочь. Это полицейский патруль заглядывал
людям в окна. Но патрули в счет не шли. В счет шла только полиция мыслей.
За спиной Уинстона голос из телекрана все еще болтал о выплавке чугуна
и перевыполнении девятого трехлетнего плана. Телекран работал на прием и на
передачу. Он ловил каждое слово, если его произносили не слишком тихим
шепотом; мало того, покуда Уинстон оставался в поле зрения мутной пластины,
он был не только слышен, но и виден. Конечно, никто не знал, наблюдают за
ним в данную минуту или нет. Часто ли и по какому расписанию подключается к
твоему кабелю полиция мыслей — об этом можно было только гадать. Не
исключено, что следили за каждым — и круглые сутки. Во всяком случае,
подключиться могли когда угодно. Приходилось жить — и ты жил, по привычке,
которая превратилась в инстинкт, — с сознанием того, что каждое твое слово
подслушивают и каждое твое движение, пока не погас свет, наблюдают.