Философские можно сказать основания под - на сей раз от экономистов и чуть-чуть психологов. И в особенности, пожалуй, под китайскую систему.
Но для чтения желательно иметь представления об основах микроэкономики, иначе может показаться не очень понятно, вокруг чего сыр-бор.
Мы публикуем статью доктора экономических наук, заместителя директора Центра трудовых исследований НИУ ВШЭ, лауреата Премии Егора Гайдара 2012 года Ростислава Исааковича Капелюшникова. Сокращенная версия текста была опубликована в журнале
// polit.ru
Для неоклассической теории принцип рациональности имеет не только аналитическое, но также нормативное значение и используется ею не только при описании и объяснении наблюдаемых экономических феноменов, но также при оценке альтернативных состояний мира в терминах лучше/хуже.
По сути именно этот принцип выступает отправной точкой для традиционной экономики благосостояния, нормативный подход которой Р. Сагден так и назвал - "велферистским" (от англ. welfare – благосостояние) (Sugden, 2008). В его рамках предпочтения трактуются как данные, а полнота их удовлетворения служит нормативным стандартом, в терминах которого оценивается благосостояние любого индивида. В свою очередь благосостояние общества понимается как агрегат благосостояний составляющих его индивидов.
Однако предпочтения, выявляющиеся в производимых индивидами актах выбора, могут выступать в качестве нормативного стандарта только в том случае, если они являются внутренне согласованными.
Только тогда можно быть полностью уверенным, что фактически принимаемые людьми решения будут для них наилучшими из всех возможных; что максимизация их благосостояния будет достигаться при закреплении права выбора именно за ними; что последнее слово в этих вопросах должно принадлежать им и только им.
В экономической литературе эта общая идея встречается в нескольких редакциях. Нередко просто утверждается как само собой разумеющееся, что сами индивиды занют свои интересы лучше, чем кто бы то ни было еще (будь то другие индивиды или государство). Делаются также ссылки на принцип суверенитета потребителя, согласно которому "потребитель всегда прав". Концептуально более изощренная аргументация исходит от теории выявленных предпочтений: сам акт выбора индивидом данной опции при том, что ему были доступны (физически, финансово, информационно) какие-то иные, свидетельствует о том, что именно она является для него наилучшей и более всего соответствующей его предпочтениям, – ведь в противном случае его наблюдаемый выбор был бы иным. Но повторим: общим для всех этих аргументов является убеждение, что предпочтения (акты выбора) заслуживают уважения и могут служить основой нормативного анализа только в том случае, если они являются внутренне согласованными и в этом смысле - рациональными.
В поведенческой экономике все составляющие стандартной модели рационального выбора (как позитивные, так и нормативные) подверглись фронтальной атаке. Во-первых, эмпирические исследования, проводившиеся в рамках поведенческой экономики, показали, что в реальной жизни представления, на которых базируется эта модель, регулярно нарушаются: "…отклонения фактического поведения от нормативной модели [рационального выбора] являются слишком многочисленными, чтобы их игнорировать, слишком систематическими, чтобы отвергать их как случайные ошибки, и слишком фундаментальными, чтобы пытаться вписать их в нормативную систему путем ослабления ее исходных предпосылок" (Tversky, Kahneman, 1986, 252).
Во-вторых, обнаружение многочисленных поведенческих "иррациональностей" подрывает философскую основу конвенционального подхода, а именно – представление о существовании у индивидов единого центра принятия решений. Нельзя исключить, что многие регистрируемые аномалии являются следствием сосуществования в их психике нескольких несовместимых наборов предпочтений – по сути множественности их "Я", каждое из которых, когда ему переходит право на принятие решений, делает это исходя из собственных узких интересов без оглядки на интересы всех остальных. И даже если каждая из этих инкарнаций действует как рациональный максимизатор полезности, итогом наложения их решений друг на друга неизбежно будет становиться рассогласованное поведение, далекое от канонов рациональности. Говоря проще, отказ от предпосылки полной рациональности чреват также отказом от идеи единственности "Я".
Наконец, в-третьих, в воздухе повисают нормативные предписания "вэлферисткого" подхода.
Свидетельства, собранные исследователями-бихевиористами, говорят о том, что во многих случаях люди плохо представляют свои истинные интересы и нередко действуют вопреки им. Если же потребители способны наносить вред самим себе, то становится непонятно, почему и на каких основаниях должен уважаться их "суверенитет". Проблемы возникают также и с принципом выявленных предпочтений: ведь в подобной ситуации уже нельзя быть уверенным, что варианты действий, фактически избираемые индивидами, всегда будут для них наилучшими из всех доступных.
Итак, предпочтения, которые нельзя назвать рациональными, не могут претендовать на роль нормативного стандарта при оценке благосостояния независимо от того, идет ли речь об отдельных людях или обо всем обществе. Либо их нужно каким-то образом "рационализировать", устраняя имеющиеся нестыковки, либо основу для нормативного анализа следует искать в каких-то иных, не-вэлферистских принципах.
Но и в том и в другом случае это подрывает нормативный фундамент традиционной экономики благосостояния – например, делает недействительными те ограничения, которые она налагала на вмешательство государства в частную людей, открывая возможности для новых, куда более "навязчивых" форм регулирования. Тем самым – осознанно или непреднамеренно – бихевиористкий подход подталкивает к дальнейшему расширению сферы деятельности государства.
...
Позиция "нового" патернализма принципиально иная. Роль нормативного стандарта отводится в нем субъективным предпочтениям самих индивидов.12 (Важно, скажем, не то, что человек, по слабоволию злоупотребляющий алкоголем, наносит себе вред с точки зрения окружающих, а то, что этим он наносит себе вред в своих собственных глазах.) По словам Д. Ариели, "новый" патернализм в отличие от "старого" направлен на то, чтобы помогать людям достигать всего того, чего по большому счету хотят они сами (Ariely, 2008, 241-242). Говоря иначе, он берется помогать им в достижении более высоких уровней субъективного благополучия, которых они не в состоянии достигать собственными силами из-за когнитивных и поведенческих ограничений.
...
Вклад нового патернализма в практику и идеологию государственного регулирования трудно переоценить. Он резко раздвинул границы допустимого вмешательства государства в жизнь общества; перевел обсуждение вопросов политики из контекста взаимоотношений государства с неограниченно рациональными экономическими агентами в контекст его взаимоотношений с ограниченно рациональными экономическими агентами; вызвал переоценку многих традиционных схем и инструментов регулирования – подвел концептуальную базу под одни и поставил под серьезное сомнение эффективность других; ввел в повестку дня новые, нестандартные формы "поведенческой" политики. Но далеко идущие последствия этого бихевиористского поворота осознаются пока еще очень слабо.
7. От государства благосостояния к государству-патерналисту
Сторонники нового патернализма всячески подчеркивают его умеренный характер. По мнению К. Джоллс и К. Санштейна, он находится посередине между системой laissez-faire и традиционным ("твердым") патернализмом (Jolls, Sunstein, 2006). Камерер с соавторами характеризуют свой подход как "взвешенный, осторожный и дисциплинированный" (Camerer, 2003). Санштейн и Талер пишут о своих предложениях как о "сравнительно слабом и ненавязчивом типе патернализма" (Sunstein, Thaler, 2003b, 1162). Но так ли это на самом деле?
Начнем с того, что сфера приложения патерналистских рецептов, как понимают ее сами сторонники поведенческой экономики, оказывается предельно широкой (потенциально – безграничной).
...
...новый патернализм отбрасывает нормативные ограничения на государственный активизм, которые сохранялись в традиционной экономике благосостояния. Вмешательство государства считалось в ней допустимым только в тех случаях, когда принимаемые индивидами решения оказывают нежелательное воздействие на каких-либо третьих лиц. В отличие от этого поведенческая экономика санкционирует обширные интервенции государства и в тех случаях, когда их решения не затрагивают никого кроме них самих (когда какие бы то ни было распределительные или экстернальные эффекты отсутствуют). В результате сфера контроля со стороны государства резко расширяется. В-шестых, меняется сам характер государственного вмешательства. Оно не ограничивается изменениями во внешних условиях, в которых индивидам предстоит принимать решения (в наборах стимулов, на которые они должны реагировать). Патерналистское государство идет дальше и начинает принимать решения за и вместо индивидов – либо скрыто (в форме различных мер подталкивания) либо открыто (в форме прямых запретов и предписаний). В-седьмых, действие большинства интервенций, которые пропагандируют сторонники политики "наджа", проявляется не на сознательном, а на подсознательном уровне. Люди могут даже не подозревать, что они стали объектом манипуляций и корректирующих воздействий со стороны политиков. Как следствие, такие действия государства ускользают из-под рационального контроля со стороны граждан. И, наконец, последнее:
в перспективе новый патернализм чреват формированием кастового общества, состоящего из двух разных групп индивидов – рациональных и нерациональных с разными правами и разной мерой ответственности. Очевидно, что иррациональным индивидам не могут предоставляться те же права, что и рациональным, и они не могут отвечать за свои поступки так же, как способны отвечать за них рациональные индивиды.
...
2. Для проведения патерналистской политики государство нуждается в конкретной и точной информации о психологических механизмах, управляющих человеческим поведением. Обеспечить ее поступление могут только широкие социальные и психологические исследования. Отсюда - резкое возрастание роли ученых, занимающихся подобными исследованиями. Академической науке начинает принадлежать последнее слово в определении политических мер, которые следует предпринимать государству. На нее возлагается задача выявлять "истинные" предпочтения индивидов и затем предлагать государству наиболее эффективные средства по их удовлетворению, или, в другой формулировке, – наиболее эффективные средства по избавлению людей от когнитивных и поведенческих ошибок.
- а в эпоху всеобщей интернетизации, смартфонизации, гугла и Алисы инструментов для выявления - завались; всё в общем уже готово - только скажи Большому Брату, куда поглядывать и на что обращать внимание
Ключевой фигурой при этом становится уже не экономист, а психолог, так что общество начинает напоминать большую психотерапевтическую клинику.
Еще важнее, что в этих условиях масштабы государственного вмешательства начинают определяться не какими-либо общими принципами, а конкретными результатами лабораторных и полевых исследований. Это резко сужает сферу возможного применения общих, конституционных норм, поскольку нет никаких гарантий, что они всегда и во всех случаях будут соответствовать выводам новой бихевиористской науки. Отныне, что хорошо, а что плохо, предлагается решать не обществу, а узкой группе экспертов. Зона произвольных действий государства, таким образом, расширяется; естественно, при этом возникает риск серьезных злоупотреблений данными социальных и психологических исследований со стороны политиков и групп со специальными интересами.
...
5. Чтобы патерналистская политика была успешной, государство должно располагать гигантским объемом информации (Rizzo, Whitman, 2009). В частности, оно должно знать: 1) каковы "истинные" предпочтения индивидов (к этому вопросу мы еще вернемся позднее); 2) какие специфические ошибки в каких специфических ситуациях они допускают; 3) какова цена этих ошибок (насколько велико их негативное влияние на благосостояние); 4) предпринимают ли индивиды какие-либо самостоятельные действия по предотвращению своих ошибок и если да, то насколько они эффективны; 5) как различные ошибки связаны между собой; 6) какова эффективность возможных мер воздействия, имеющихся в арсенале патерналистского государства.
- вот-вот! А трудно, что ли?