Дмитрий Бастраков ― о том, чем отличается 2022 год от 2014-го и почему с Европой мы рано или поздно помиримся. Интервью из цикла «Герои СВО»
// monocle.ru
— Вы видели войну 2014 года. Чем она отличалась от обстановки 2022 года?
— У нас практически все имели опыт 2014 года. Кто-то имел опыт участия в боевых действиях, как Александр Жучковский или Артур Зеберг, наш медик. Кто-то был волонтером, журналистом, военкором.
Поначалу мы думали, что все будет, как в 2014-м, но оказалось, что та война была очень милая, ламповая и добрая. И веселая. А СВО совсем не веселая. Мариуполь — это абсолютно ужасно. На улицах валяются трупы, весь город разрушен. Зачастую мы были первыми, которых сидящие по подвалам люди видели за несколько месяцев. Это было очень интересное общение, потому что они спрашивали новости: что в мире происходит, взят ли Киев…
— То есть люди из подвалов Мариуполя первым делом интересовались, взят ли Киев?
— Не все, конечно, но большинство.
— Но те, кто воевал за Донбасс с 2014 года, — они же видели, что та сторона готовится всерьез?
— Народная милиция ДНР, в принципе, понимала все. И в ЛНР тоже понимали. Там были очень хорошо оснащенные, подготовленные бригады — с цифровой связью и со всем остальным. Какая-то часть армии республик готовилась — а большая армия не готовилась. Были провалы со связью, с медициной, со специалистами… масштаб катастрофы был больше, люди умирали пачками, очень быстро. В 2014-м такого не было — смерть считалась чем-то исключительным, так или иначе. А тут она была обыденностью и повседневностью.
Более того, интересная связь времен: когда после подписания бумажки нам выдавали снаряжение, мы получили то же самое, что и мой дядька перед войной в Чечне, и то же самое, что мой дед перед Второй мировой. То есть вроде время дронов, искусственного интеллекта и так далее — а тебе выдают ремень с красной звездой, котелок и жестяную фляжку, точно такую же, как восемьдесят лет назад.
— Каждый сам устраивал свой быт?
— Да, огромное количество мужиков на новой территории, всем надо есть, всем надо где-то жить, и этим занимаешься больше, чем войной. Это больше напоминало народную гражданскую войну.
Развозили мы, допустим, гуманитарку. Заходишь в один блиндаж — там сидят дэнээровцы героические, по колено в грязи, с закопченными лицами, курят какой-нибудь «Беломор» и героически претерпевают. Все простуженные, все больные.
А в четырехстах метрах — другой блиндаж. Мобильная баня, китайские чайные церемонии, «Старлинк», солдаты рубятся в «танки», и вообще красиво и опрятно. И это одна и та же бригада, такие же солдаты, с теми же возможностями, только инициативность командиров среднего звена разная.
Нашли мы дом, где до нас жили какие-то осетины. Они почему-то не смогли провести из ближайшей скважины, которая на территории находится, воду, даже электричество не сделали. У них ванная была каким-то складом. И год зачем-то жили в походном положении. Поселились мы. У нас и вода, и коммуникации. Прочистили трубы. Все работает. Электричество сделали, стабилизатор поставили, генератор, «Старлинк», опять же.
— А сейчас как дела со снабжением обстоят?
— То, что я сейчас рассказывал, оно больше относится к начальному периоду войны, 2022 году. Сейчас уже, думаю, нет подразделений, где не знают, что такое цифровая защищенная связь, что такое РЭБ, что такое «мавики». За три года все-таки порядок возник, и это уже армия солдат. А в 2022 году это была армия харизматиков, которая действительно была в чем-то похожа на ополчение 2014 года, потому что управления, контроля было мало, зато очень много было самодеятельности, как хорошей, так и плохой.
— Эта война — какая?
— Она действительно навязана. Мы проморгали, и такого не должно было быть. Для меня это все равно братоубийственная война. Мы занимаемся самогеноцидом. Гражданская бытовая поножовщина. Она ни в чем не справедлива, и такого быть не должно.
— Можно ли было ее избежать?
— В ситуации, в которой мы оказались в 2022 году, уже выхода не было. Но нас затащили в ловушку, облапошили на всех уровнях, в том числе на уровне информирования правительства, когда начало войны было, из-за этого подготовка была идиотская.
— Путин говорил, что в 2014-м «нас просто водили за нос».
— Конечно, это была ошибка. Но до 2022 года нашему издательству даже не позволяли издавать книги про Донбасс, потому что «их там нет» и что вы палите. Хотя мы никаких военных тайн не раскрываем.
Был очень смешной случай: однажды ко мне на базу «Тыл-22» приехал какой-то эфэсбэшник, привез целый багажник литературы украинской про Донбасс, про 2014 год, про АТО. И говорит: вот они молодцы какие, сколько всего издавали, а мы-то почему не издавали? Я внутри себя похихикал. Потому что, когда я занялся литературой про Донбасс, меня затаскали по кабинетам ФСБ и говорили, что не надо вообще писать про ополчение. Видимо, тогда еще государство не знало, что делать с Донбассом.
Там, несмотря ни на что, все еще очень много русских. Мы собираем свидетельства во второй том «Книги Z» с той стороны, и нас просто завалили письмами. У нас будет серия рассказов, как живется там русским, пророссийским в осаде и как они мимикрируют под украинцев. Они носят специально на экране телефона украинский герб, чтобы вопросов не было. А потом их в Шереметьево не пускают. Понятное дело, что человек его поставил, чтобы не выделяться.
— От чего зависит, удастся ли им найти себя уже в мирной жизни?
— Нет единого образа ветерана — все абсолютно разные. У многих ПТСР, и за ними надо присматривать, но большинство людей кукухой не едут и возвращаются такими же, как и были, довольно быстро адаптируются. Главное, чтобы было куда возвращаться. Если человек вернулся и у него вокруг все плохо — скорее всего, война будет его грызть. А если он будет возвращаться с деньгами, в хорошие условия, в семью, где его ждут, то его это будет все оберегать.
В каком-то смысле эта проблема преувеличена, преувеличены ее масштабы, но преуменьшена трагедия меньшинства ветеранов, которые действительно зарабатывают серьезные психические расстройства. После Афганистана мы все это проходили. Но вроде как государство занимается и готовится, по крайней мере сейчас: создает все эти организации, комитеты и так далее. Надеюсь, наши элиты учтут опыт Чечни и Афганистана и смогут избежать старых ошибок.
Например, сейчас государство действительно заботится и достойно платит. Причем на первых этапах большая зарплата компенсировала отсутствие снабжения — чтобы люди сами что-то докупали. Ну и солдаты у нас никогда раньше не получали приличные деньги, армия была нищая, что абсолютно неправильно. Потому что солдат должен все-таки иметь достоинство.
— Говорят, что война воспитывает нового человека.
— И да, и нет. Удивительным образом все довольно быстро адаптируются обратно. Человек все-таки, как говорил Достоевский, существо ко всему привыкающее. Вот почему отпуск две недели, как думаете? Потому что за две недели человек не успевает адаптироваться. Если отпускать солдата в долгий отпуск, пару месяцев дать отдохнуть, организм восстановится, но он не захочет возвращаться. Две недели — это время, когда тебя еще держит война.