Центробанк

«Проблема не в ЦБ. Нужна обновленная экономическая стратегия»

Директор Института народнохозяйственного прогнозирования РАН Александр Широв — о том, как работает и где тормозит таргетирование инфляции, как должна сейчас измениться экономическая политика России и возможны ли эксперименты в экономике. //  monocle.ru

 

По мере того как становится все очевиднее, что центральные банки большинства стран мира заходят в тупик, все чаще звучат предложения если не пересмотреть, то хотя бы снова начать обсуждать «незыблемые» принципы, лежащие в основе монетарной политики последних десятилетий. В самом деле: таргетирование инфляции не работает так, как ожидается, а монетарные стимулы стимулируют спрос ― но не производство. Да и сами мировые центробанки начинают жаловаться на то, что предложение далеко не так активно, как раньше, реагирует на монетарные стимулы

 

― Каковы особенности ситуации в России? Насколько эта теория применима для нас?

― Режим таргетирования хотя и применяется в большинстве стран мира, но начинает постепенно трансформироваться, и на то есть веские причины. Например, в российской экономике условия для таргетирования инфляции, конечно, не самые блестящие. Потому что монетарный характер повышения цен у нас далеко не определяющий — как минимум он является только одним из факторов, которые существенно влияют на параметры ценовой динамики.

 

— Есть ли другие способы управления инфляцией, кроме традиционного таргетирования?

― Альтернативы есть. Один из вариантов — когда мы смотрим не на точку, а на период. Можно брать несколько кварталов или даже год и больше и смотреть, как инфляция приближается к таргету в течение этого периода. В данном случае локальные всплески цен можно игнорировать, что дает возможность большей гибкости в принятии решений. Другой вариант, к которому приходят многие центральные банки, — постепенный отход от жесткого установления таргета в сторону диапазона. По-моему, это хороший вариант, и мы могли бы пойти по этому пути.

Действительно, почему четыре процента — это значение, к которому нужно стремиться, а не три, пять или шесть процентов? Все это прикрывается научными и квазинаучными исследованиями, но в определенной степени это волюнтаризм. Нужно это понимать. Если глубоко разбираться в теме, то мы увидим, что есть множество факторов, которые должны влиять на выбор таргета, и ситуация не такая однозначная, а значит, в решениях по изменению параметров денежно-кредитной политики нужно принимать их во внимание.

― Напрашивается вопрос: почему в России в качестве мандата ЦБ выбрали именно традиционное жесткое таргетирование?

― В определенный момент возобладала точка зрения, что свободное курсообразование — это хорошо. К тому же помимо политики таргетирования действовал механизм бюджетного правила, то есть это был целый комплекс мер, направленных на макрофинансовую стабильность, которая в определенный момент времени после кризиса 2014 года стала абсолютным приоритетом, и оставалась им в течение 2014‒2020 годов.

Какая была логика? Исходили из того, что низкий уровень инфляции автоматически приводит к росту инвестиционной и потребительской активности. Наверное, так должно происходить, если бы не было шоков. Кроме того, как я понимаю, у людей, которые принимали окончательное решение, в каком направлении мы движемся, был очень важный аргумент, который трудно чем-то перебить, особенно в текущих условиях: выстраивание в финансовой сфере эшелонированной системы резервирования, частью которой является бюджетное правило — увеличение , занижение доходной части бюджета, формирование остатков на казначейских счетах. Такой системы, которая могла бы позволить российской экономике выстоять в условиях самого серьезного геополитического давления.

Понятно, что при этом страна теряла в темпах экономического роста. Однако стоит признать, что успехи в борьбе с санкциями связаны в том числе и с этой политикой. Поэтому нельзя рисовать картину только в черном цвете. Прошло не так много времени. Когда-то баланс будет подсчитан, и мы сможем с цифрами в руках делать выводы об эффективности проводившейся в тот период политики. В свое время мы говорили, что потери в темпах экономического роста в период 2017‒2018 годов, особенно когда цены на нефть росли, составляли примерно 1,5 процентного пункта. С другой стороны, если бы у нас не было этих систем резервирования в бюджетной и банковской системах, то в условиях 2022 года мы могли бы потерять не 2,1 процента, а шесть или даже семь.

Чей ЦБ?

― Сейчас доминирует теория, что ЦБ должен быть независим от исполнительной власти. Насколько этот вариант эффективнее? У нас есть пример Турции, где ЦБ получал указания от президента, и там все не так уж и плохо.

 

― На мой взгляд, никакой беды в том, что ЦБ независим, нет. Он независим только номинально. Эльвира Сахипзадовна Набиуллина не живет в закрытом бункере, так чтобы к ней нельзя было постучаться или позвонить из администрации президента или из аппарата правительства. Важно, что в дискуссиях о проблемах экономической политики ЦБ участвует как равный игрок. Например, он работает над согласованием сценариев и прогнозов социально-экономического развития. И хорошо, что как равный, потому что в результате в экономической политике возникает система сдержек и противовесов. Проблема в том, что зачастую компетенции ЦБ оказываются выше, чем тех, кто с ними дискутирует со стороны правительства. Качество аппарата и отработанность механизмов принятия решений, на мой взгляд, важнее, чем формальная независимость Центрального банка.

К Банку России предъявляется много претензий. Однако проблема не в нем. Проблема на стороне экономической политики и экономической стратегии. Денежно-кредитная политика есть, отдельные цели развития есть, а полноформатной экономической стратегии пока нет. Она вырабатывается, правительство ведет активную работу в этом направлении, но готового результата пока нет.

Иногда говорят, что инструменты ЦБ недостаточно развиты. На мой взгляд, эти претензии надуманны. Все инструменты, чтобы обеспечить более эффективное финансирование экономического роста, в том числе кредитное, у ЦБ есть. Проблема не в этом, а в определении экономической политики, долгосрочных приоритетов развития и выстраивании инструментов под нее.

 

― Недавно глава ФРС Джером Пауэлл на конференции МВФ жаловался, что предложение стало очень слабо реагировать на монетарные стимулы. Действительно ли наблюдается такой эффект?

― После кризиса 2008‒2009 годов все сильно испугались. Это видно по отчетности крупнейших компаний и корпораций, причем как экспортно ориентированных российских, так и мировых. Дивиденды раньше всегда были существенно меньше инвестиций. Отношение дивидендов к инвестициям было меньше единицы. Перед кризисом 2020 года по отдельным секторам российской экономики оно уже достигло двух или даже четырех. То же самое в крупнейших корпорациях мира. Доходы вроде большие, а инвестиции удельно меньше. Это создает определенные дисбалансы. Инвестиции, например, ушли из газа и нефтянки. Сыграла свою роль зеленая повестка.

 

Ключевая претензия к Банку России состоит в том, что он пытается всячески доказать, что трогать его не нужно. Люди обращают внимание на ключевую ставку, на низкие объемы кредитования и тому подобное, естественно, претензии к Центральному банку нарастают. В некотором смысле они обоснованны, но эти претензии самостоятельно ЦБ снять не может.

 

Экономика адаптировалась к новым условиям. Резервные механизмы сработали. Но сейчас мы должны получить другую экономику, а значит, и изменившуюся, модернизированную денежно-кредитную политику. Насколько можно судить из публичных заявлений правительства, оно настроено проводить активную экономическую политику в условиях роста оборонных расходов, нарастания ограничений по труду, капиталу и первичным ресурсам. Понятно, что в этом случае проблема механизмов финансирования экономического роста становится одной из ключевых.