Первое что я помню, это то, как меня крестили в церкви в Барановичах, помню, как гулял с бабушкой по берегу какой-то речушки в Жлобине. Жлобин – это город в котором я родился. Помню чистую воду, гальку, много зелёных лодок, приткнутых к берегу. В Жлобине тогда какой-то микрорайон австрийцы строили, это было очень удивительно. Помню как приехал от бабушки к родителям, а папа достал из под кровати модель корабля, склеенную им и братом. У меня ведь отец всегда мечтал поступить в кораблестроительный, но знаний так и не хватило, закончил Ин[остранные] Яз[ыки] в Минске. А в 89-м отец с матерью уехали в загранкомандировку в Ливан. Детей туда брать не рекомендовалось, и мы остались у отцовских родителей. Они жили в городе Барановичи. Впрочем, я и так там много времени с бабушкой и дедушкой проводил, родители вечно мотались туда-сюда. Там в школу пошёл, школу №6. Большое здание, куча кабинетов, а на верху купол с телескопом. Я всё время мечтал там побывать и всё время думал, что уж в старших классах побываю точно. Но так и не довелось. Детство оно всегда весёлое, хотя бы потому, что оно – детство. В картинах детства больше всего красок и чёткости. В футбол много играл, причём со старшими. Меня хотели в спортшколу взять, но бабушка почему-то не захотела и не разрешила. Ходили купаться на торфяное озеро, хотя это всеми родственниками строго-настрого запрещалось. Мороженое с классическими ценами, газировка в автоматах. Почему-то нравились автобусы ЛиАЗ, а Икарусы не любил. Нравилось на площади Ленина. Вообще Барановичи нравились – мне ни в одном другом городе не было так уютно. Прабабушку застал, мы ходили к ней в гости и я играл там во всякие конструкторы, а когда уходили от неё, она нам всё время рукой с окна махала. Родители присылали нам из Ливана посылки со всякими китайскими игрушками, которых тогда в Союзе не было. Но мне больше всего нравились железные советские танки (тяжёлые – голову проломить можно), у меня была большая коллекция и я покупал все вновь появлявшиеся модели. А когда родители приехали в отпуск, то привезли цветной телек, видик и, о чудо, китайскую игровую приставку, в которую не разрешали играть больше 45 минут в день. Видики в нашем доме были только у двух человек, это было круто. Отец привёз кучу всяких фильмов, Робокопов и Терминаторов, но без перевода, и переводил нам сам. Ещё мультики привёз – «Том и Джерри», офигенные мультфильмы. Телек тоже офигенский был, до сих пор живой, на кухне стоит. А старый советский, чёрно-белый, на четырёх ножках, помню, всё время ломался. Всё время приходил мастер, куда-то лепил пластилин и говорил что всё в порядке. А через месяц мы вызывали его снова. Появилось кабельное телевидение, где крутили боевики с гнусавым переводом, появились видеосалону, куда мы бегали смотреть всяки «Американских ниндзя-N». С удовольствием смотрел «Утиные истории» по 1-й, никогда не пропускал. Обожал щербет и казинаки с чаем. А один раз дико обжёгся этим самым чаем, с этими самыми казинаками за просмотром «Утиных историй». С друзьями на улице мы играли в танчики, только вместо ножичков, втыкали в землю какие-то фигни, которые воровали со стройки – длинная рукоятка и длинное круглое острие, мы их пиками называли. Баталии были на весь двор. Фигур полно было – пехота, броневик, катюша, тигр, королевский тигр, подлодка, десантник… И много ещё. Одного такого десантника (он из далека кидался) мне в ногу поставили. Друзья отнесли домой на руках, и меня в больничку забрали. Там перевязали просто и домой отправили. А дома у меня температура, вызвали снова скорую. Оказалось – в кровь грязь попала. И я ходил в поликлинику, где в рану мне вставляли трубку, через которую выходила грязь. Было очень больно. События августа 91-го на периферии как-то не особо замечены были, по-моему никто ничего не понимал толком. Потом, в школе ввели обязательное преподавание белорусского языка, который преподавать некому оказалось. И это в Западной-то Белоруссии! Повылазила куча самостийщиков, даже среди знакомых. Мой дед (царствие небесное!) все время подкалывал их, иронизировал. Где ж раньше-то были? Не любил дед эту шушеру. Все кто мог, стали мотаться в Польшу за всяким шмотьём. Подорожало мороженое. Потом появились карточки, разноцветными они были. А ещё позже – «зайчики», белорусские деньги. И вообще за микроскопический промежуток времени всё стало почему-то хуже. Просто в одночасье. Родители вернулись из загранки в стремительно разваливающуюся страну, даже билеты обратно из Ливана им пришлось покупать на свои деньги, такой был бардак. И все – отец, мать и отцовские родители сразу поняли, что надо переезжать в Россию, лучше всего в Москву.
Ещё бывали мы иногда у материных родителей, но я не очень любил там бывать – это деревня Вейно под Могилёвом. Вообще деревню не очень люблю почему-то. Но там привилась ко мне любовь ко всякой деревенской еде. Сало у бабушки было… ммммммм…!!! А теперь там уже нет ни кого из родственников, ни нашего дома, все поумирали и разъехались. В самом Могилеве у мамы брат, он коммерцией тогда начал заниматься, и в разговорах взрослых я впервые услышал слово «рэкет». Помню мать удивлялась, как так может быть, что второй брат – милиционер, не может разобраться с рэкитирами. Теперь такие вещи никого не удивляют.
Вернусь в Барановичи. Родители поехали в Москву, в поисках квартиры для съёма, а на улицах нашего города пропали автоматы с газированной водой. Вернее они были, но перестали работать и их больше никто не чинил. Потом родители забрали нас в Москву. Сначала в Солнцево, потом в Щелково жили. И нигде не было уютно. Щёлково у меня вообще до сих пор ассоциируется с грязными дворами, где я за побитого брата гонял пятерых мудаков железной трубой, а также какой-то бабой-алкашкой, которая просила детей спеть ей, и ещё с раздолбанным самолётом на постаменте. Солнцево было получше, но мне тогда приходилось проходить диспансеризацию в ведомственной поликлинике, это было очень занудно само по себе, да плюс ещё приходилось очень рано вставать и ехать сначала на электричке, потом на метро. Станция, куда надо было ехать, называлась тогда ещё «Площадь Ногина». Потом я снова некоторое время жил у отцовских родителей, а в августе 93-го отец получил наконец квартиру в Москве, ту самую, где я живу по сей день. В 95-м я последний раз побывал в Барановичах. В городе было два вокзала. Полесский мне очень нравился, а центральный – нет. И последний раз уезжать оттуда мне почему-то пришлось с центрального вокзала. Нас провожал дед. Было очень грустно, мы как-то молчаливо сидели на перроне, я не стал есть какую-то вкусную булочку, которую купили мне. Пришёл поезд и уж теперь-то точно стало ясно, что я уезжаю отсюда навсегда. В поезде я расплакался.
Это сообщение редактировалось 18.11.2005 в 15:25