Нации, нациестроительство, национализм

---

Этнический национализм, этнонационализм[1] — форма национализма, в рамках которой нация и национальность определяются с точки зрения этнической принадлежности[2][3] с акцентом на этноцентрический (в некоторых случаях также этнократический) подход к различным политическим вопросам, связанным с национальной идентификацией этнической группы[4][5].

В этническом национализме нации определяются общим наследием, которое обычно включает общий язык, общее вероисповедание и общее этническое происхождение[6]. Лица других этнических групп при этом могут классифицироваться как граждане второго сорта.

Этнический национализм появился в Германии на рубеже XVIII—XIX веков, когда страна была раздроблена. В его основе лежала идея культурного единства всех немцев независимо от государственной принадлежности[9]. Теоретически это обосновал Иоганн Гердер, первым приписавший культуре черты индивида[10]. Основу германского национализма составляло холистическое представление о населении, которое объединено общими языком и культурой и представляет собой своего рода единый организм, наделённый общей духовностью и общим психическим складом, что отличает его от таких же характеристик других народов. Духовность передаётся из поколения в поколение, то есть якобы наследуется биологическим путём и связывает народ с определённым физическим обликом. Эта связь обусловливает большую глубину и непрерывность истории народа, что позволяет искать его корни в далёком прошлом. Распространено представление, что именно в отдалённом прошлом народ обладал первозданной культурной и биологической чистотой[11].

Имея общий «дух», народ должен иметь и общие интересы, разделять единую идеологию.

...

Культуры народов представляются как строго локальные, развивающиеся своим путём и неспособные достичь полного взаимопонимания по причине различного «народного духа»[9].

...

«Народный дух» часто отождествляется с религией, поэтому возникает стремление создать или возродить собственную религию или национализировать одну из мировых религий. Генрих Гейне связывал национализм с язычеством. Разделявший его мнение философ Н. А. Бердяев отмечал закономерность тенденции перехода германского антисемитизма в антихристианство.

Утверждается, что «дух» народа определяется конкретным природным окружением, и тесные контакты с другими культурами разрушают «дух нации». Исторический процесс рассматривается в качестве борьбы разных народов и рас. Стремление сохранить культуру в «первозданной чистоте» и защитить свой народ от якобы враждебных ему народов и рас приводит к идее этнических чисток[9].

...

Отцы-основатели США, провозглашая в Конституции права и свободы народа Соединённых Штатов — американской нации — ограничивали её определённым этническим сообществом — белыми англосаксонскими протестантами. Не была исключена и возможность вхождения в американскую нацию представителей некоторых других народов Европы, например, германских протестантов — немцев и голландцев. Однако отношение к романским этносам — испанцам и французам, и, тем более, к латиноамериканцам, было значительно хуже: согласно отцам-основателям, данные этносы находились за пределами американской нации. По расовому признаку членами американской нации не считались чернокожие американцы вплоть до 1875 года и американские индейцы — вплоть до 1924 года. До середины XIX века в США действовало «правило одной капли крови», согласно которому «небелыми» считались те, кто имел чёрных или индейских предков вплоть до седьмого поколения. Первоначально американская нация понималась как расово-этническая, а не как гражданская общность[14][15]. Американская национальная идентичность сохраняла расово-этническую основу вплоть до начала Второй мировой войны, когда США приняли большое число иммигрантов из стран Восточной и Южной Европы (поляки, евреи, итальянцы и др.)[15].

...

Не лишено интереса понятие "утрированной этничности" - и тут же рядом опять маячит концепция нации как "воображаемой общности" (в данном контексте - "воображаемой" в квадрате!)

В данных условиях этнотерриториальной фрагментации чаще всего появляется, по выражению М. А. Фадеичевой, «утрированная этничность» и формируется региональный этнонационализм — идеология, согласно которой, по определению Уокера Коннора[англ.] (1994), этническая общность является нацией, народом, обладающим собственными политическими традициями и институтами, и поэтому имеющем право на собственное национальное государство. Главный тренд регионального этнонационализма, согласно Фадеичевой (2006), — «всё более полное и жёсткое разделение на „наших“, принадлежащих этнонации, и „чужих“, исключаемых из этой общности». В случае если собственные политические традиции и институты отсутствуют, они могут, согласно В. А. Тишкову (2003), конструироваться воображением при помощи мифов о «тысячелетней истории государственности» и «многовековой борьбе против угнетения» с использованием лозунга «Это — наша земля!». Во многих странах сформировались «внутренние», «безгосударственные („субгосударственные“) нации» (Уилл Кимлика Уилл), или «побочные нации» (Уокер Коннор). Перечень таких «наций», согласно различным публикациям, включает, в зависимости от методологии анализа и политических предпочтений конкретного автора) от полусотни до нескольких сотен.

Политические притязания «внутренних наций» могут носить различный характер и выражаться в разной степени. Они могут ярко манифестироваться (например, в Шотландии и Каталонии), иметь латентный характер или «угасший» характер (в Швейцарии). Этнонационализм может быть сопряжён с этноцентризмом и нетерпимостью к другим этническим группам, особенно к тем, которые принято считать «оккупантами» (в таких регионах, как Кашмир, Тибет, Нагаленд). В других случаях этническими (именующими себя национальными) лидерами используется риторика гражданского национализма и политической нации, они выступают от имени не только «титульной» этнической группы, но всех жителей данного региона (например, в Квебеке, Каталонии, Шотландии, Уэльсе, Южном Тироле); однако их национализм также обладает этническими основаниями[27].

Региональный этнонационализм во многом повторяет классический европейский национализм, который сопровождал формирование государств-наций. Оба варианта отталкиваются от воображаемой культурной общности и пространства её распространения, символически связанного с ней. Согласно Бенедикту Андерсону, европейские территориально обособленные меньшинства возникли по причине того, что границы распространения языков, которые послужили культурной основой будущих наций, чаще всего не совпадали с внутренними и внешними границами империй, ставшими затем границами новых государств. «Большие» нации и территориально обособленные «внутренние» меньшинства уже в то время рассматривались в качестве явлений одного порядка, лишь с той разницей, что последние не получили своего государства. Вследствие этого этнические общности осмысливались и идентифицировались в таких же терминах национализма, что и «большие» нации. Впоследствии этнонационализм был распространён на этнические общности за пределами западных стран, будучи принесённым колонистами и представителями местных общностей, получившими высшее образование в метрополиях[28].

...

Мочалов отмечает, что социальное мифотворчество значительного числа государств-наций построено на основе концепции гражданской нации, объединяющей всех граждан на базе общих политических ценностей без связи с этнической принадлежностью. В ряде случаев риторика гражданской нации, будучи подкреплённой ассимиляционистским проектом и сопровождавшейся успехами выстраивания иерархий идентичностей с центральным местом для гражданской (государственной) принадлежностью, приводила к социальному сплочению и ослаблению региональных этнонационалистических тенденций (например, во Франции)[29].

В ответ социальное мифотворчестве регионального этнонационализма применяет идеологему, которая объясняет отсутствие у «внутренней нации» собственного государства результатом случайности и исторической несправедливостью.

...

Развитие институтов демократии и общегражданской идентичности может сглаживать этнотерриториальную фрагментацию (один из немногих примеров — Швейцария), но последняя не исчезает, и сохраняется вероятность нового роста этнонационализма. Явления этнического федерализма и национально-территориальной автономии, которые могут становится условиями и катализаторами этнонационалистических тенденций, не являются их причинами. Этнонационализм может сформироваться и в государствах, построенных как мононациональные, но имеющих этнотерриториальную фрагментацию. В настоящее время гарантию от этнонационализма не дают ни последовательно реализованные концепции политической нации, ни отрицание коллективных прав этнической общности, ни отрицание этнотерриториальной фрагментации в устройстве государства. Франция, которая не признаёт существования внутри своего государства этнических групп и их прав на автономии, не смогла прекратить баскские, бретонские, прованские и в особенности корсиканские региональные этнонационалистических тенденции. Процессы глобализации привели к ослаблению государств в сфере формирования иерархии идентичностей и потере ими монополии на политическую повестку. Концепцию государства-нации к настоящему времени невозможно считать универсальной формой политической организации социума и пространственной организации власти, о чём свидетельствуют референдумы о независимости Квебека, Шотландии и Каталонии

---

---

Интегральный национализм — авторитарный национализм, рассматривающий нацию как органическое целое и требующий безоговорочного подчинения личности интересам своей нации, которые ставятся выше интересов любой социальной группы, других наций и человечества в целом[1].


Интегральный национализм — один из пяти видов национализма (наряду с якобинским, либеральным, традиционным, экономическим), как определил в 1928 году Карлтон Хейз (англ. Carlton Hayes) в своей книге «Историческая эволюция современного национализма». Шарль Моррас (1868—1952) и Морис Баррес (1862—1923) первыми чётко определили принципы интегрального национализма, который отбрасывал принципы гуманного либерализма как устаревшие и призывал к быстрым решительным действиям ради национальных интересов[2].

Интегральный национализм характеризуется нелиберальным, тоталитарным подходом к общественным устоям: все граждане, согласно его идеологам, должны подчиняться одним и тем же нормам и правилам и разделять общий энтузиазм, а все личные свободы должны подчиняться идее национализма. При этом интегральные националисты отказываются от сотрудничества с другими нациями[5].

Питер Альтер в своей книге «Национализм» рассматривал «интегральный национализм» в противопоставлении «национализму Рисорджименто» (от итал. il risorgimento — возрождение, обновление — историографический термин, обозначающий период борьбы за политическое объединение Италии)[6]. Если «национализм Рисорджименто» характеризует нацию, стремящуюся создать государство (например, Греция, Италия, Германия, Польша и Сербия в XVII столетии), то интегральный национализм появляется уже после того, как нация обрела независимость и создала государство.

Согласно Альтеру, нацистская Германия и фашистская Италия представляют собой образец интегрального национализма. Интегральный национализм может проявляться в форме радикального экстремизма, реакционной (правой) идеологии и как агрессивно-экспансионистский милитаризм.

Интегрализм как таковой — вера в то, что общество органично, имеет свою социальную иерархию и связано взаимодействием между различными социальными классами. Интегральный национализм порой пересекается с фашизмом и нацизмом, однако имеет естественные различия[7].

Сам Карлтон Хейз считал, что особый, мессианский вариант интегрального национализма расцвёл и в России периода революций 1917 года, впоследствии трансформировавшись в национализм Советского Союза; истоки же интегрального национализма он видел во взглядах Огюста Конта (который видел в качестве основного фактора политической организации силу) и Ипполита Тэна[5].

---

У Оруэлла, оказывается, есть эссе "Заметки о национализме" - оно довольно большое, так что даже мои обширные цитаты от силы треть.
Пара мыслей неплоха. И в очередной раз совершенно, кажется, независимо всплывает концепция "воображаемой общности" - это уже у третьего автора как минимум. Что в общем дополнительно намекает, что идея-то глубокая...

---

Заметки о национализме

Байрон где-то употребляет французское слово longueur и замечает мимоходом, что хотя в Англии у нас слова для этого нет, но обозначаемое им имеется в избытке. Подобным же образом, есть умонастроение, настолько сейчас распространенное, что влияет на наши мысли чуть ли не о каждом предмете, но все еще безымянное. В качестве ближайшего эквивалента я вы брал слово «национализм», но, как вскоре станет ясно, я употребляю его не совсем в обычном смысле – хотя бы потому, что чувства, о которых пойдет речь, не обязательно направлены на нацию, то есть на какой-то один народ и географическую область. Оно может быть связано с какой-то церковью или классом, а может и действовать всего лишь негативно, против чего-то, без всякой потребности в позитивном объекте.

Под национализмом я подразумеваю прежде всего привычку думать, что людей можно классифицировать как насекомых и что к целым группам людей, численностью в миллионы и десятки миллионов, можно с уверенностью прикрепить ярлык «хорошие» или «плохие». А во-вторых – и это еще важнее, – я понимаю под ним привычку отождествлять себя с нацией или другой группой, ставя ее выше добра и зла и не признавая другого долга, кроме защиты ее интересов. Национализм не надо путать с патриотизмом. Оба слова употребляются настолько свободно, что любое определение будет спорным, однако между ними надо проводить различие, поскольку заключены в них две разные и даже противоположные идеи. Под патриотизмом я понимаю преданность определенному месту и определенному образу жизни, который ты считаешь наилучшим, но не желаешь навязывать другим. Патриотизм по своей природе оборонителен – и в военном, и в культурном смысле. Национализм же неотделим от стремления к власти. Неизменная цель всякого националиста – больше власти и больше престижа, не для себя, а для нации или иной группы, в которой он растворил свою индивидуальность.

Пока речь идет о легко опознаваемых и стяжавших дурную славу националистических движениях в Германии, Японии и других странах, все это достаточно очевидно. Столкнувшись с таким явлением, как нацизм, который мы можем наблюдать извне, почти все отзовутся о нем одинаково. Но тут я должен повторить то, что сказал выше: я использую слово «национализм» лишь за неимением лучшего. В широком смысле, как я его понимаю, национализм включает в себя такие движения и тенденции, как коммунизм, политический католицизм, сионизм, антисемитизм, троцкизм и пацифизм. Он не обязательно означает верность правительству или стране, тем более своей стране, и даже не совсем обязательно, чтобы реально существовала группа, к которой он тяготеет. Вот несколько очевидных примеров. Еврейство, ислам, христианский мир, пролетариат и белая раса – все объекты страстных националистических чувств; но в существовании их вполне можно усомниться, и ни для одного из них нет такого определения, которое устроило бы всех.

Стоит еще раз подчеркнуть, что националистическое чувство может быть чисто негативным. Есть, например, троцкисты, которые стали просто врагами СССР, но определенного объекта лояльности не имеют. Если понять вытекающие из этого следствия, природа того, что я подразумеваю под национализмом, станет гораздо яснее. Националист – это тот, кто мыслит исключительно или главным образом понятиями соперничества и престижа. Он может быть позитивным или негативным националистом – то есть может направить свою психическую энергию либо на возвышение, либо на очернение чего-то, – но в любом случае его мысли вращаются вокруг побед, поражений, триумфов и унижений. Историю, в особенности современную историю, он видит как беспрестанное возвышение или упадок каких-то могущественных сообществ, и всякое событие представляется ему доказательством того, что его сторона на подъеме, а какой-то ненавистный противник катится под уклон. Но важно не путать национализм с простым культом успеха. Националист не руководствуется принципом: примазаться к сильнейшей стороне. Наоборот, выбрав сторону, он убеждает себя, что она и есть сильнейшая, и способен держаться этого убеждения, даже когда все факты говорят об обратном. Национализм – жажда могущества, умеряемая самообманом. Каждый националист способен на самую вопиющую бесчестность, но, поскольку он сознательно служит чему-то большему себя, всегда непоколебимо уверен в своей правоте.

Теперь, когда я дал это пространное определение, мне кажется, можно утверждать, что умонастроение, о котором идет речь, весьма распространено среди английской интеллигенции и больше – среди нее, чем среди остального народа. Ибо для тех, кого волнует современная политика, некоторые темы настолько увязаны с соображениями престижа, что вполне рациональный подход к ним почти невозможен.

...

Политические и военные комментаторы, подобно астрологам, могут пережить без ущерба для себя любую ошибку, потому что их верные поклонники ждут от них не оценки фактов, а подогрева своих националистических чувств[14], и эстетические суждения, особенно литературные суждения, часто бывают искажены так же, как политические. Индийскому националисту трудно получать удовольствие от Киплинга, а консерватору – разглядеть достоинства в Маяковском: всегда есть искушение сказать, что книга, чье направление тебе не нравится, должна быть плохой в литературном отношении. Люди с националистическим мировоззрением часто совершают эту подтасовку, не сознавая своей нечестности.

В Англии, если брать в чисто количественном отношении, преобладающей формой национализма, вероятно, будет старорежимный британский джингоизм. Он, безусловно, еще распространен и гораздо шире распространен, чем полагало большинство наблюдателей лет десять назад. Однако в этой статье меня занимают главным образом реакции интеллигентов, среди которых джингоизм и даже патриотизм старого закала почти умерли, хотя сейчас, кажется, возрождаются у меньшинства. Среди интеллигенции (об этом, наверное, излишне говорить) преобладающей формой национализма является коммунизм – если использовать это слово в очень широком смысле, подразумевая под ним не только членов коммунистической партии, но и «попутчиков», и русофилов вообще. Коммунистом я буду называть здесь того, кто видит в СССР свое Отечество и считает своим долгом оправдывать русскую политику и любой ценой отстаивать интересы России. Сегодня таких людей в Англии множество, их прямое и косвенное влияние очень сильно, но процветают и другие формы национализма, и, отмечая их общие черты, при всем несходстве и даже видимой противоположности разных течений мысли, мы лучше всего увидим проблему в целом.

...

Одержимость. Насколько это вообще возможно, националист не думает, не говорит, не пишет ни о чем, кроме как о превосходстве своей группы. Для любого националиста трудно и даже невозможно скрыть свою ангажированность. Малейшее неуважение к его группе или подразумеваемая похвала соперничающей организации вызывают у него беспокойство, освободиться от которого он может, только дав резкую отповедь. Если объект его чувств – страна, например, Ирландия или Индия, он будет настаивать на ее превосходстве не только в военной силе и политическом устройстве, но и в искусстве, литературе, спорте, строении языка, физической красоте ее обитателей и, может быть, даже в климате, ландшафтах и кухне. Он весьма чувствителен к таким вещам, как правильное вывешивание флагов, относительный размер заголовков и порядок наименования стран[16]. В националистической мысли всякого рода наименования играют очень важную роль. Страны, завоевавшие независимость или пережившие националистическую революцию, обычно меняют свое название, и всякая страна или иное объединение, являющееся объектом сильных чувств, скорее всего будут иметь несколько названий, нагруженных разными смыслами.

...

Неустойчивость. Напряженность националистических чувств не препятствует их переносу. Как я уже говорил, они могут быть и часто бывают направлены на какую-нибудь зарубежную страну. Это вполне обычное дело, что великие национальные лидеры или основатели националистических движений не уроженцы страны, которую они прославили. Иногда они просто иностранцы, но чаще являются с периферии, где национальность сомнительна. Примеры – Сталин, Гитлер, Наполеон, Де Валера, Дизраэли, Пуанкаре, Бивербрук. Пангерманизм – отчасти создание англичанина, Хаустона Чемберлена[17]. В последние 50–100 лет перенесенный национализм был обычным явлением среди литераторов. Для Лавкадио Сёрна центром притяжения была Япония[18], для Карлейля и многих его современников – Германия, а в наше время это обычно Россия. Но любопытно, что возможен и обратный перенос. Страна или иная группа, которую боготворили годами, внезапно может стать отвратительной, и ее место чуть ли не мгновенно может занять другой объект любви. В первом варианте «Очерка истории» и других работах того времени Г. Дж. Уэллс восхваляет Соединенные Штаты почти так же неумеренно, как коммунисты в наши дни – Россию; но через несколько лет это безграничное восхищение сменилось враждебностью. Фанатичный коммунист, за несколько недель или даже дней превратившийся в столь же фанатичного троцкиста, – обычное явление. В континентальной Европе фашистское движение сильно пополнялось коммунистами, но в ближайшие несколько лет процесс может смениться на обратный. Постоянным у националиста остается лишь состояние ума: объект привязанности меняется и может быть воображаемым.

А у интеллектуала перенос выполняет важную функцию, о которой я кратко упомянул в связи с Честертоном. Перенос позволяет ему быть гораздо большим националистом – более вульгарным, более глупым, более злобным, более нечестным, – чем если бы объектом была родная страна или объединение, которое человек знает по-настоящему.

...

Безразличие к реальности. Все националисты обладают способностью не видеть сходства между аналогичными рядами фактов. Британский тори будет защищать самоопределение в Европе и противиться самоопределению Индии, не осознавая своей непоследовательности. Действия оцениваются как хорошие или плохие не в соответствии с их характером, а соответственно тому, кто их осуществляет, и, наверное, нет такого безобразия – пытки, взятие заложников, принудительный труд, массовые депортации, тюремное заключение без суда, фальсификации, убийства, бомбардировка гражданского населения, – которое не меняло бы своего морального знака, будучи совершено «нашими».

...

Националист не только не осуждает зверств, совершенных его стороной, – он обладает замечательной способностью даже не слышать о них. Целых шесть лет английские поклонники Гитлера умудрялись не знать о существовании Дахау и Бухенвальда ... Многие англичане почти ничего не слышали об истреблении немецких и польских евреев во время нынешней войны. Из-за их собственного антисемитизма известия об этом ужасном преступлении отскакивают от их сознания. Для националистического сознания есть факты, одновременно истинные и ложные, известные и неизвестные. Известный факт может быть настолько невыносим, что его отодвигают от себя, не включают в логические процессы или же, наоборот, он может учитываться в каждом расчете, но фактом при этом не признаваться, даже когда человек остается наедине с собой.

Каждый националист живет с убеждением, что прошлое можно изменить. Часть времени он проводит в мире фантазий, где все происходит как должно, – где, например, Великая армада достигает цели, а русская революция подавлена в 1918 году, – и фрагменты этого мира он при всякой возможности переносит в книги по истории. Большая часть пропагандистских писаний в наше время – чистый подлог. Физические факты утаиваются, даты изменяются, цитаты изымаются из контекста и препарируются так, что меняют смысл. События, которым не надо было бы произойти, не упоминаются и в конечном счете отрицаются[20]. В 1927 году Чан Кайши живьем сварил сотни коммунистов, а через десять лет стал у левых героем. Из-за перегруппировки в мировой политике он оказался в стане антифашистов, и решено поэтому, что варка коммунистов «не в счет» – или ее вообще не было. Первая цель пропаганды, конечно, – повлиять на мнение современников, но те, кто переписывает историю, вероятно, отчасти верят, что действительно вводят в прошлое факты. Когда присмотришься к старательно изготовленным подлогам, цель которых доказать, что Троцкий не играл важной роли в Гражданской войне, трудно представить себе, что авторы просто лгут. Скорее всего им кажется, что их версия и есть то, что видел сверху Бог, и они вправе отредактировать документы соответственно.

Равнодушию к объективной истине способствует разгороженность мира, из-за которой все труднее и труднее становится выяснить, что было на самом деле. Самые масштабные события – и те зачастую вызывают сомнения. Например, невозможно подсчитать с точностью до миллионов или даже десятков миллионов число погибших в нынешней войне. Бедствия, о которых сообщают то и дело – сражение, резня, голод, революция, – вызывают у обывателя ощущение нереальности. Нет возможности проверить факты, человек даже не вполне уверен, что они имели место, и разные источники всегда предлагают ему совершенно разные истолкования. Что было правильного и неправильного в варшавском восстании в августе 1944 года? Правду ли говорят о немецких газовых камерах в Польше? Кто был виновником голода в Бенгалии? Правду, вероятно, можно установить, но почти все газеты подавали факты так нечестно, что обыкновенному читателю можно простить и веру в вымыслы, и неспособность вообще составить какое-то мнение. Достоверной картины того, что происходит на самом деле, нет, и от этого легче держаться безумных убеждений. Поскольку ничто окончательно не доказано и не опровергнуто, самый несомненный факт можно бесстыдно отрицать. Кроме того, без конца размышляя о силе, победе, поражении, мести, националист зачастую не очень-то интересуется тем, что происходит в реальном мире. Нужно ему другое – ощущение, что его группа одерживает верх над какой-то другой, а ощутить это легче, срезав оппонента, нежели изучая факты, дабы выяснить, подтверждают ли они твою правоту. Вся националистическая полемика ведется на уровне клубных дискуссий. Она не приводит ни к какому результату, поскольку каждый диспутант неизменно считает себя победителем. Некоторые националисты недалеки от шизофрении – они живут в блаженных грезах о могуществе и завоеваниях, в полном отрыве от реального мира.

Я описал, как мог, склад ума, характерный для всех форм национализма. Теперь надо классифицировать эти формы, хотя исчерпывающей классификации дать нельзя. Национализм – необъятная тема. Человечество страдает бесчисленными иллюзиями и ненавистями, которые переплетаются самым сложным образом, причем некоторые из самых зловещих еще не внедрились в европейское сознание. В этой статье меня занимает тот национализм, который встречается среди английской интеллигенции. У нее гораздо чаще, чем у простых англичан, он существует без примеси патриотизма, и потому его можно изучать в чистом виде. Ниже перечислены с необходимыми пояснениями разновидности национализма, распространенные сегодня среди английской интеллигенции. Их удобнее разделить на три категории: позитивный, перенесенный и негативный национализм, хотя некоторые разновидности не подпадают ни под одну категорию.

...

Позитивный национализм
1. Неоторизм. ... Подлинной движущей силой неоторизма, придающей ему националистический характер и отличающей его от обычного консерватизма, является нежелание признать, что британская мощь и влияние уменьшились. Даже те, у кого хватает трезвости понять, что военное положение Британии теперь не такое, как прежде, утверждают порой, что в мире должны господствовать «английские идеи» (не давая им обычно определения). Все неотори настроены против России, но иногда главный упор делается на антиамериканизме.

...

Негативный национализм

1. Англофобия. Среди интеллигенции презрительное и слегка враждебное отношение к Британии более или менее обязательно, но во многих случаях это и потребность души. Во время войны это проявилось в пораженческих настроениях интеллигенции, сохранявшихся и тогда, когда давно было ясно, что державы оси победить не могут. Многие откровенно радовались, когда пал Сингапур или когда британцев вытеснили из Греции; удивляло нежелание верить хорошим известиям – например, об Эль-Аламейне или о числе немецких самолетов, уничтоженных в битве над Англией. Конечно, английские левые интеллектуалы не хотели, чтобы войну выиграла Германия или Япония, но многие испытывали некоторое удовольствие при виде унижения своей страны и хотели бы думать, что окончательная победа одержана благодаря России или, скажем, Америке, а не Британии. В международной политике многие интеллигенты руководствуются принципом, что любая группировка, поддерживаемая Британией, заведомо не права. В результате «просвещенное» мнение в большой своей части оказывается зеркальным отражением консервативной политики. Англофобия всегда может обернуться своей противоположностью; отсюда – довольно обычное перевоплощение: противник одной войны становится поборником следующей.

...

Из приведенной классификации видно, что во многих случаях я преувеличивал, чрезмерно упрощал вопрос, делал необоснованные допущения и вовсе игнорировал существование обыкновенных, приличных мотивов. Это было неизбежно, потому что в данной статье я пытаюсь выделить и обозначить тенденции, которые существуют в нашем сознании и извращают наше мышление, хотя не обязательно проявляются в чистом виде и действуют непрерывно. Теперь пора подправить эту по необходимости упрощенную картину. Прежде всего мы не имеем права предполагать, что каждый – или хотя бы каждый интеллектуал – заражен национализмом. Во-вторых, национализм может быть ограниченным и непостоянным. Мыслящий человек может наполовину уверовать в привлекательную идею, понимая при этом ее абсурдность, и может надолго выбрасывать ее из головы, возвращаясь к ней только под влиянием гнева или сентиментальности, – или же будучи уверен, что в эту минуту не затронут серьезный вопрос. В-третьих, к националистической идее можно прийти чистосердечно, из ненационалистических побуждений. В-четвертых, в одном человеке могут сосуществовать несколько видов национализма, даже взаимоисключающих.

...

Когда Ллойд Джордж, противник бурской войны, объявил в палате общин, что если сложить британские сводки, то буров убито больше, чем жило в стране, Артур Бальфур вскочил с криком: «Невежа!» Очень немногие застрахованы от подобных оплошностей. Негр, униженный белой женщиной, англичанин, в чьем присутствии американец поносит Англию, апологет католичества, которому напомнили о Великой армаде, отреагируют примерно таким же образом. Стоит задеть националистический нерв, и куда-то деваются интеллектуальные приличия, меняется прошлое, отрицаются самые очевидные факты.

Если где-то в сознании сидит националистическая привязанность или ненависть, заведомо истинные факты могут стать неприемлемыми.

...

Что же касается националистических пристрастий и ненавистей, то, нравится нам это или нет, большинство из нас от них не свободны. Можно ли избавиться от них, я не знаю, но уверен, что бороться с ними можно и что требуется тут, в сущности, нравственное усилие. Необходимо прежде всего разобраться в себе, разобраться в своих чувствах, а затем учитывать неизбежную свою предвзятость. Если вы ненавидите Россию и боитесь ее, если вы завидуете богатству и мощи Америки, если вы презираете евреев, если ощущаете свою неполноценность, сравнивая себя с британским правящим классом, вы не избавитесь от этих чувств просто путем размышлений. Но по крайней мере вы можете отдать себе в них отчет и не допустить, чтобы они искажали ваши мыслительные процессы. Эмоциональные побуждения, которые неизбежны и, наверное, даже необходимы для политического действия, не должны препятствовать восприятию действительности. Но для этого, повторяю, требуется нравственное усилие, а современная английская литература, в той мере, в какой она откликается на главнейшие проблемы нашего времени, показывает, как мало среди нас людей, готовых его сделать.

---

Насчёт плотнейшей увязки национализма с самообманом - прямо гениально.